ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Пелопоннесская война послужила своего рода границей между двумя этапами развития греческого общества. Она оставила глубокий след в памяти и ее современников, и последующих поколений. Затяжное и кровопролитное столкновение афинского и спартанского союзов побудило Фукидида охарактеризовать эту войну как самую достопримечательную из всех предшествующих, вызвавшую величайшее движение среди эллинов (I, 1, 1-2). Период с 404 по 337 г. (с окончания Пелопоннесской войны до Коринфского конгресса, юридически закрепившего порабощение Эллады Македонией) перенасыщен событиями в сферах экономики, политики, социальной жизни. Процессы, протекавшие в Греции IV в., генетически связаны с предшествующим периодом и вместе с тем имеют качественные отличия, сформировавшие совершенно особую атмосферу этого времени.

Окончание Пелопоннесской войны не принесло мира Элладе, наоборот, военные столкновения стали чаще и кровопролитнее, а методы ведения борьбы ожесточеннее. Все военные действия сопровождались опустошением и разорением территории врага. Еще не было подписано официальное соглашение об окончании войны, а спартанский полководец Лисандр уже приступил к планомерному наведению «порядка» в полисах, особенно тех, которые выступали на стороне побежденных Афин. На греческие города обрушился шквал репрессий, не было конца изгнаниям, казням, конфискациям имущества.

Лакедемон заботился не только об установлении нужных ему режимов, но и всячески поддерживал их. Власть в полисах, по существу, принадлежала спартанским наместникам (гармостам), которые хозяйничали в них, имея достаточно широкие полномочия казнить и миловать, вмешиваться в экономику, диктовать военные и политические акции. Как заметил в «Греческой истории» Ксенофонт (III, 1, 5), все эллинские города беспрекословно подчинялись указаниям каждого лакедемонянина. Этот жесткий военный диктат гарантировал существование и процветание декархий, советов из 10 правителей, представлявших 10 гетерий (тайных обществ). Плутарх описывает их в биографии Лисандра, сообщая, что власть из его рук получали «члены тайных обществ и друзья, связанные с ним узами гостеприимства … он предоставил им неограниченное право награждать и карать. Лично присутствуя при казнях, изгоняя врагов своих друзей, он дал грекам образчик лакедемонского правления» (VIII, 11-15).

Спарта стремилась привести всю Грецию к некоему единообразию, обеспечивающему оптимальные условия для господства. Карательные экспедиции Лакедемона следовали одна за другой. Создается впечатление, что не было ни одного города, которому бы торжествующие победители не отомстили за прошлые обиды, не покарали за неповиновение в настоящем, не дали урока на будущее. Изыскивая предлоги для вторжения, спартанцы проявляли большую гибкость: то они якобы восстанавливали справедливость, то заступались за обиженных, то радели о благе граждан, то действовали во имя свободы или высших целей.

Типичным примером спартанской практики может служить инцидент с Элидой (401-400 гг.). Поводом к походу против нее послужили старые счеты и отказ элейцев выполнить некоторые приказы Лакедемона. Войско под предводительством спартанского царя Агиса II, сына Архидама, первым делом подвергло местность вокруг города опустошению и сожжению, в мародерстве поспешили принять участие полисы, формально не объявившие войны Элиде. Среди защитников произошел раскол, сторонники Спарты предприняли попытку государственного переворота, которая не увенчалась успехом. В результате изнурительной осады Элида сдалась на милость победителя и выполнила все его требования.

Опьяненная успехами Спарта решила не ограничиться материковыми и островными полисами, а навести «порядок» и на побережье Малой Азии, в расположенных там греческих городах. В свое время Лакедемон признал власть персидского царя над ними в обмен на денежную помощь. Когда острая нужда в персидских деньгах миновала и в Спарту хлынул поток награбленной добычи, она пренебрегла прежним соглашением и сделала попытку распространить свою власть и на малоазийские города.

Но здесь ей пришлось столкнуться с сильным противником. Персия настороженно наблюдала за возрастающей активностью Лакедемона и готовилась ограничить его амбиции. Спартанцы ускорили события, вмешавшись в споры о персидском престолонаследии. На стороне одного из претендентов, Кира, сражались греческие наемники, в основном выходцы из Пелопоннеса. Их поддержка не помогла Киру: в одной из битв он погиб, а греческий отряд численностью 10 тыс. человек в течение долгого времени с боями пробивался в Элладу. Описанию этого похода посвящено одно из произведений историка Ксенофонта — «Анабасис».

Поддержка, оказанная Киру, предельно обострила отношения между Спартой и Персией, которая приняла свои контрмеры: отправила в малоазийские полисы войско с целью навести там порядок, совершенно противоположный спартанскому. Везде свергались олигархические режимы и устанавливались демократические. Спарта пыталась избежать открытой борьбы с Персией, но, осаждаемая просьбами своих сторонников о помощи, вынуждена была в 399 г. вступить с ней в вооруженный конфликт.

Война сразу же обнаружила ахиллесову пяту Лакедемона — отсутствие прочного тыла. Бесцеремонные действия Спарты уже давно вызывали раздражение греческих государств. Ее упрекали в том, что она чинит беззакония, порабощает города, заключает с ними неравноправные договоры, особенно много претензий вызвало вмешательство во внутренние дела — учреждение декархий и насаждение олигархий. Взбунтовались даже союзники спартанцев, осыпая лакедемонян упреками, что они не получили «никакой доли ни во власти, ни в почестях, ни в военной добыче», возмущенные тем, что спартанцы распоряжаются ими как хозяева (Ксенофонт. Греческая история, III, 5, 12).

Афинская пропаганда, всячески поддерживая и разжигая такие настроения, готовила почву для организации нового союза. Довольно скоро после начала спартано-персидской войны была создана антиспартанская коалиция (395 г.). Для консолидации сил противников Лакедемона немалый вклад внесла и персидская дипломатия, снова в который раз применив излюбленный метод — использовать противоречия между полисами в собственных интересах. Кроме того, Персия оказала новому союзу и значительную финансовую поддержку. Последнее обстоятельство позволило Лакедемону утверждать, что им недовольны только те, кто подкуплен персидским золотом.

Спарте пришлось вести войну на два фронта, причем Афины и их союзники сумели нанести ей ряд чувствительных поражений. Особенно большой резонанс вызвала блестящая победа в 390 г. отряда под командованием афинского стратега Ификрата, успешно применившего принципиально новую военную тактику. Успехи коалиции на суше и на море показали, что политика террора не достигла своей цели, а вызвала обратную реакцию. Противники Спарты, хотя и потерпели поражение в Пелопоннесской войне, обладали достаточно мощным военно-экономическим потенциалом для продолжения борьбы.

Обеспокоенный падением своего влияния в Греции, Лакедемон поспешил заключить с Персией соглашение на условиях, которые были признаны в Элладе позорными и впоследствии еще долго использовались антиспартанской пропагандой. Спарта как представитель Греции отказалась от территорий, завоеванных Элладой в греко-персидских войнах, и уступила Персии малоазийские полисы. Другие пункты мирного договора, подписанного в 387 г. в Сузах и получившего название Царского или Анталкидова (по имени главы спартанского посольства)., предусматривали запрещение в Греции любых союзов, кроме Пелопоннесского, и гарантировали всем полисам свободу и независимость. Гарантом выступал персидский царь. Привлекательная на первый взгляд формула об автономии греческих государств на практике оборачивалась юридическим закреплением раздробленности Эллады и господства в ней Спарты. Отныне карательные экспедиции могли проводиться под предлогом наказания нарушителей договора, а ими становились те, кто имел несчастье вызвать неудовольствие Спарты.

Антиспартанская коалиция, не имея достаточно сил для борьбы против объединенного лакедемоно-персидского войска, вынуждена была согласиться с этими условиями. Анталкидов мир подписали все греческие полисы. И сразу же по Элладе прокатилась вторая водна репрессий. До основания была разрушена Мантинея, а жители ее расселены по деревням. На милость победителя сдался Флиунт. Там спартанский царь Агесилай создал судилище, которому предоставил право предать казни всех, кого оно найдет нужным. Лакедемон свел счеты со своим давним соперником Фивами, заставив их распустить Беотийский союз и стать союзником Спарты. Была разгромлена Халкидская лига.

Политика такого рода, подкрепленная формальным узаконением грабежей и насильственных политических переворотов, признание Персии, исконного врага Эллады, высшим судьей во внутригреческих делах отнюдь не увеличивали симпатии полисов к Лакедемону. Позабыв взаимные претензии, объединенные ненавистью к Спарте, они сумели договориться и нанести ей серию контрударов. В 379 г. в Фивах при тайной поддержке Афин вспыхнуло антиолигархическое восстание, в городе была установлена демократия. Он вновь стал независимым и в скором времени восстановил и опять возглавил союз беотийских полисов. Закрепляя достигнутый успех, Афины обратились к дружественным полисам с призывом образовать новый морской союз. Эта идея была охотно поддержана, и в 378 г., демонстративно нарушив условия Анталкидова мира, Афины создали Второй Афинский морской союз. В города опять стали отправляться военные экспедиции, на этот раз с целью освобождения от господства Спарты, свержения в них олигархических режимов и восстановления демократических. Успехи Афин на море, а Фив — на суше вынудили Спарту примириться с изменениями на политической карте Эллады и заключить со своими противниками соглашение, в котором признавалось существование Второго Афинского и Беотийского союзов.

Подобно остальным крупным полисам, Лакедемон строго соблюдал договоры только тогда, когда они были ему выгодны. В противном случае юридические нормы в расчет не принимались. Поэтому, заключив неблагоприятное для себя соглашение с Фивами, Спарта довольно быстро нарушила его. Игнорирование права на этот раз ей дорого обошлось, так как Лакедемон столкнулся с противником, превосходящим его по силе.

Афины успешно восстанавливали былое могущество, число их союзников быстро возрастало. На политической арене появился новый лидер — Фивы. Последовавшая после антиспартанского восстания 379 г. их демократическая реорганизация способствовала тому, что и в остальных беотийских полисах произошли антиолигархические перевороты, которые привели к консолидации сил внутри Беотийского союза. Период между 379 и 362 гг. обычно рассматривается как время его гегемонии в Греции.

Выдающиеся фиванские политические деятели Пелопид и Эпаминонд уделили много внимания военному и политическому укреплению союза. Проведенные ими реформы превратили беотийскую армию в одну из самых боеспособных в Элладе. Из нововведений необходимо отметить создание боевой тактики «кодой клин», позволявшей использовать специальный «священный» отряд как особую ударную силу, рассекающую фланг неприятеля. Военные успехи Беотии традиция связывает с Эпаминондом, характеризуя его не только как блестящего полководца, но и хорошо образованного человека, прекрасного оратора, дальновидного политического деятеля.

Столкновение фиванских и спартанских интересов привело к возникновению нового вооруженного конфликта. В битвах при Левктрах (371 г.) и Мантинее (362 г.) беотийцы нанесли спартанцам такое сокрушительное поражение, что оно привело к распаду Пелопоннесското союза и Спарта на долгое время утратила возможность претендовать на первенство в Греции. Однако цена, которой Фивы оплатили свою победу, оказалась непомерно высокой. Они понесли огромные потери, а в битве при Мантинее, носившей особенно ожесточенный характер, был смертельно ранен Эпаминонд. Диодор Сицилийский передает его последние слова: «Умирая, оставляю двух дочерей — победы при Левктрах и Мантинее» (XV, 87, 6).

Заканчивая описанием битвы при Мантинее свою «Греческую историю», Ксенофонт меланхолично заметил, что «это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде» (VII, 5, 27). Будущее показало, что он имел все основания для подобного заключения. Успехи фиванцев положили конец их дружбе с афинянами, поспешившими на помощь погибающей Спарте. Этим маневром они надеялись воспрепятствовать усилению Фив и распространению их влияния на Элладу. Беотия, не имеющая прочного основания для лидерства, утратила роль гегемона.

Афины достигли цели, однако их собственное положение значительно пошатнулось. Партнеры по Второму Афинскому союзу уже давно выражали недовольство постепенным возвращением к методам Архэ — попыткам выведения клерухий, выкачиванием денег, пренебрежением интересами других полисов, но Афины были не в состоянии измениться. Разногласия достигли такого накала, что привели к открытому конфликту: разразилась так называемая Союзническая война (357-356 гг.), закончившаяся победой союзников, которых поддержали не только враги Афин в Элладе, но и малоазийские правители-династы, а также Персия. Второй морской союз распался, Афины, подобно Спарте и Фивам, утратили лидерство, в Греции наступило неустойчивое равновесие, периодически нарушаемое локальными военными столкновениями.

Политическая история занимает особое место в IV в. Она одновременно и следствие глубоких и важных процессов, протекавших в полисе, и форма их выражения, и фактор, стимулирующий их развитие. Полисная жизнь этого периода полна противоречий, иногда очень острых, которые принимали самые разные формы. Новые тенденции в рамках старой системы вносили существенные изменения в сферу социальных и политических отношений, в экономику и идеологию. Иногда они усиливали развитие уже обозначившихся факторов, делали их более отчетливыми и яркими, увеличивая их удельный вес, иногда приводили к образованию новых форм, иногда отсутствие новых дефиниций для оценки явления расширяло границы старых. Некоторые изменения носили кризисный характер, если сравнивать их с предшествующим периодом.

Многие исследователи определяют комплекс проблем IV в. и их специфику как кризис полиса. Такая точка зрения получила широкое распространение, но разделяется далеко не всеми, а среди ее сторонников нет единодушия во взглядах на сущность полиса, на классификацию его основных признаков и на его исторические судьбы. Неоднозначна и трактовка термина «кризис» по отношению к конкретной исторической ситуации. Кризисные изменения в IV в. могут трактоваться и как упадок полиса в качестве государственного образования, и как переломный момент в рамках этого образования, обозначающий переход на новую ступень развития.

Расходясь в оценке явления, исследователи довольно единодушны в выделении тех процессов, которые дали основание для дискуссии и позволяют говорить о IV в. как о совершенно особом периоде греческой истории.

Одна из наиболее характерных черт Эллады этого времени — не только быстрое развитие ранее наметившихся тенденций, но и их масштабность. Как и прежде, войны составляли фактологическую канву греческой истории, но их роль в жизни общества изменилась. Прежде всего, военные столкновения стали чаще и глобальнее. Любое, даже локальное, столкновение неизбежно затрагивало интересы многих полисов, связанных друг с другом экономическими н политическими узами. Велись войны не столько отдельными городами, сколько крупными военно-политическими союзами; в случае поражения противники многое теряли, а в случае победы — приобретали. Удачные войны приносили коалициям, особенно их главам, значительные богатства, увеличивали число контролируемых территорий, создавали политический перевес, который в конечном счете приносил экономические выгоды.

Лейтмотив жадного стремления к выгоде, доходам, ради которых затеваются войны, отчетливо звучит в греческих источниках. Фукидид был убежден, что причины Пелопоннесской войны определялись корыстными побуждениями. В «Греческой истории» Ксенофонта постоянно встречаются упоминания о грабежах и захвате добычи. Политические ораторы Исократ и Демосфен в речах неоднократно упоминают о том, что государства воюют ради выгоды, вооруженные споры ведутся из-за участков земли.

Упорное стремление к наживе подхлестывалось тем, что греки имели перед глазами наглядные примеры тех благ, которые могли принести войны. Спарта, например, в результате своих завоеваний оказалась обладательницей колоссальных денежных богатств. А из ее поражения немалую экономическую пользу извлекли Афины.

Вместе с тем войны требовали от городов максимального напряжения сил. При таком размахе они не могли вестись только одними гражданами, все чаще государства были вынуждены прибегать к помощи наемников. В IV в. наемные войска широко применялись не только в Элладе, часть греческих воинов находилась на службе у иноземных правителей. Использование наемного войска, конечно, в известной мере облегчало городам военные тяготы, но вместе с тем и создавало много трудностей, часто они вставали в тупик перед проблемой: где взять деньги для выплаты жалованья, особенно в случае поражения. Часть исследователей именно развитием наемничества объясняют изменение правил ведения войны, усиление жестокости, учащение случаев ограбления и опустошения территории врага.

Хотя к помощи наемников охотно прибегали, отношение к ним было негативное; господствовало убеждение, что на такую службу могут идти только те, кто вконец опустился и обнищал, всякое человеческое отребье. Исократ называет их людьми, лишенными отечества, перебежчиками, существами, причастными ко всяким гнусностям (VIII, 44).

Постепенно греки стали все чаще испытывать на себе отрицательные последствия непрерывных военных столкновений, уроны, причиняемые ими экономике. Вооруженные конфликты тяжело отразились на социальной жизни в полисе, общественной психологии. Эллада изнемогала под бременем междоусобиц, которые ослабили ее и в конце концов привели к утрате независимости. Неудивительно, что появилось и стало крепнуть убеждение: военные конфликты между греками — братоубийственная война, преступление против соотечественников. Аристофан выразил настроения определенной части общества, когда в комедии «Мир» (ст. 991-998) обратился со страстным заклинанием к богине мира Эйрене:

От усобиц избавь нас, от свары и драк,
И тебя назовем мы — «Довольно Войны»!
Подозрительность злую сними с наших душ,

Прекрати болтовню,
Под обличьем изящным грызущую нас.
Соком дружбы взаимной, прощеньем обид

Напои, как и встарь,
Нас, прекрасной Эллады счастливый народ.

Заканчивается комедия пожеланием (ст. 1326-1328):

Пусть сокровища все, что война отняла,
К нам вернутся сторицей! И пусть навсегда
Мы забудем о блеске железном

Пер. А. Пиотровского.

Война, особенно в речах политических ораторов, связывалась с такими понятиями, как зло, опасность, смятение, убийство, уничтожение и разрушение. Замыслы, ведущие к возникновению военных конфликтов, объявлялись безрассудными и безумными, раздавались призывы к сплочению полисов. Широкое распространение получила идея всеобщего мира, основанного на признании независимости всех греческих полисов. В литературе высказано мнение, что она нашла свое частичное воплощение в серии договоров, постулирующих автономию полисов и подписанных всеми государствами или их подавляющим большинством.

Это ярко выраженное пацифистское направление в греческой идеологии находилось в вопиющем противоречии с практикой. До нас дошли шедевры политической публицистики IV в. — речи, призывающие к миру, но в то же время ни один полис не упускал возможности поживиться за счет соседей.

Между тем теоретическая мысль настойчиво искала выход из создавшегося положения и, наконец, как ей показалось, нашла возможность приспособить привлекательный лозунг к действительности. Стимул для объединения был найден не в Элладе, а за ее пределами. Грекам предложили забыть взаимные распри ради совместного похода против варваров — персов. Эта концепция получила у исследователей название панэллинизма.

Мысль об объединении для похода впервые, очевидно, была высказана еще в V в. Горгием из Леонтин, затем поддержана Лисием и свое окончательное завершение нашла в трудах Исократа. Все три оратора исходили из противопоставления греков негрекам, из глубокой убежденности эллинов в превосходстве над своими соседями. Благоприятную почву для оформления и пропаганды похода на Восток создали сразу несколько факторов. Среди них были укоренившееся в сознании эллинов восприятие негреков, варваров, как существ неполноценных, постоянные напоминания об обидах, нанесенных Элладе в греко-персидских войнах (уже давно ставшие штампом пропаганды), легенды о персидских богатствах и, наконец, глухое раздражение полисов персидским царем, вызванное его постоянным вмешательством в греческие дела.

Примечательно, что практика непрерывных войн наложила отпечаток на направление в развитии пацифистских теорий. Мир в Греции казался возможным только при условии войны в Азии. Прекращение множества небольших вооруженных конфликтов было детерминировано возникновением нового, одного, но зато глобального. Цели войны при таком варианте оставались прежними — поиски наживы. Исократ предложил полисам: вместо того чтобы воевать друг с другом из-за доходов, лучше перенести войну в Азию. Таким простым и эффективным путем он намеревался решить сразу две насущные проблемы — создать прочную платформу для объединения полисов, причем в привычной для них форме, в виде военно-политического союза, и в то же время увеличить их доходы.

Возможность, по словам Исократа, «приобрести большие богатства за чужой счет» (IV, 182) обладала большой притягательной силой не только для оратора, но и, судя по популярности этой идеи, для многих греков. Воображение эллинов будоражило золото Азии. Оно постоянно фигурирует в самых неожиданных ситуациях, вплоть до того, что было объявлено источником междоусобиц: соперничающие полисы часто обвиняла друг друга в подкупе персидским золотом. Слухи о несметных персидских сокровищах и царящем в Азии изобилии были, очевидно, широко распространены и достигали порой чудовищных размеров. Аристофан издевательски высмеял мечты афинского демоса о персидских тазах, полных золота, в одном из диалогов пьесы «Ахарняне» (ст. 68-110).

Создание негативного образа Востока, враждебного Элладе, возможность призыва к объединению греков для его завоевания показывают, что противоречия между полисами не носили непримиримого характера. Существовало понятие греческого мира, основанное на общности политических, экономических, социальных, культурных особенностей эллинских полисов. Панэллинизм отражал в идеологии известный уровень подготовленности греков к объединению, достаточный для того, чтобы осознать его необходимость, но недостаточный для его осуществления.

Одной из наиболее распространенных практических форм объединения могут считаться коалиции. Каждый полис, пользующийся авторитетом в Элладе, возглавлял какую-нибудь коалицию. За Афинами стоял Второй Афинский морской союз, за Спартой — Пелопоннесский, Феры выступали от имени Фессалии. Фивы объединяли Беотию и после битвы при Левктрах действовали в союзе с Фокидой, Локридой, Этолией, Акарнанией и Эвбеей. Центром и опорой освободительного движения среди пелопоннесских полисов стала Аркадия. Олинф, крупнейший город в Северной Греции, представлял Халкидскую лигу.

Перечисленные объединения контролировали обширные территории, некоторые претендовали на господство над всей Элладой. Если в V в. межполисная политика определялась в основном двумя государствамигегемонами, Афинами и Спартой, то в IV в. конфронтация расширилась. Стали интенсивно развиваться многие отсталые области Греции, возросло их экономическое и политическое значение. Расстановка сил на политической арене изменилась.

Межполисные коалиции классифицируют по-разному, но чаще всего их делят на три основных типа — амфиктионии, симполитии и симмахии. Амфиктионии, как уже говорилось, были, как правило, союзами религиозного характера, группировавшимися вокруг какого-нибудь популярного культа и храма. Наиболее крупной и известной среди них считалась лига, связанная со знаменитым храмом Аполлона в Дельфах. Объединения такого рода иногда имели и важные политические функции. Дельфийская лига, например, играла заметную роль в межполисной политике.

Симполитии в исследовательской литературе часто называют федеративными или федеральными государствами, их структура описана в предшествующей главе. Обычно в союзы такого типа объединялись этнически близкие полисы, большинство известных в IV в. симполитии образовалось в ареале старых племенных союзов. Иногда партнеры находились на разных стадиях развития, тогда в рамках одной симполитии сосуществовали и полисы, и племенные объединения. К наиболее сильным и влиятельным симполитиям относились Беотийская, Фокидская, Аркадская, Халкидская. Похоже, что по структуре к ним примыкал и Этолийский союз. Наивысшего расцвета симполитии достигли в последующий период, но и в IV в. они были достаточно широко распространены.

Однако наибольший вес в Элладе имели симмахии, военно-политические союзы, именно они делали погоду в межполисной политике. Об устройстве Афинских архэ и Пелопоннесского союза было рассказано выше. Обе эти коалиции распались, но Афины в отличие от Спарты нашли силы для организации нового объединения — Второго Афинского морского союза, устав которого, вырезанный на мраморной плите, дошел до наших дней. Хотя со временем союз постигла участь Архэ, принципы его построения заслуживают внимания, так как они существенно отличались от прежних.

Союзники уже обрели горький опыт сотрудничества с Афинами, поэтому они потребовали от них гарантий, что прошлое не повторится, и Афинам пришлось пойти на уступки. Так, в уставе союзникам гарантировалась независимость, категорически запрещались клерухии. Высшая власть была передана двум равноправным органам — афинскому народному собранию и синедриону союзников. Синедрион, сформированный из представителей всех союзников (за исключением Афин), принимал решения большинством голосов, местом его постоянного пребывания были Афины. Для проведения любой акции требовалось согласие и афинского народного собрания, и синедриона. Государства, входящие в союз, вносили денежные взносы (синтаксис) или поставляли войска. По своим размерам синтаксис значительно уступал прежнему форосу. Устав союза было запрещено пересматривать. Эта коалиция объединяла около 70 городов, в том числе многие крупные, экономически хорошо развитые — Хиос, Византий, Митилену, Мефимну, Фивы, города Эвбеи и Фракийского побережья.

Высшим достижением на пути преодоления раздробленности были, очевидно, союзы типа симмахии. Амфиктионии создавались по религиозному признаку, а симполитии были вариантом несколько затянувшегося синойкизма, т. е. политического объединения населения, живущего на одной территории. Между тем в симмахии, особенно в афинскую, входили полисы, достигшие достаточно высокого уровня развития. Точность формулировок устава Второго Афинского морского союза, сложность структуры этого альянса показывают, что греческие государства внесли немалый вклад в теорию и практику межгосударственных объединений Европы. Возможно, уже тогда были выработаны некоторые принципиальные установки, которые легли в основу некоторых типов современных государств, во всяком случае, в исторической литературе высказано мнение, что симмахии близко подошли к идее федерального государства.

И все же ни одна из симмахий не достигла главного — не превратилась в прочную и устойчивую организацию. Практический вариант объединения потерпел ту же неудачу, что и теоретический. Полисам-гегемонам, руководителям коалиций, никак не удавалось удержаться в рамках той власти, которая была предоставлена им уставами. Они всегда превышали ее и превращали возглавляемый ими союз в инструмент для накопления богатств и расширения политической власти.

Афины, например, поклявшись заботиться об интересах партнеров по Второму морскому союзу, поразительно быстро забыли о своих обещаниях. Снова начались захваты чужих земель, насильственное присоединение союзников к коалиции, подавление восстаний в недовольных полисах, экономические санкции против строптивых союзников. Хотя Второй Афинский морской союз возник в совершенно иной исторической ситуации, нежели предшествующий, в конце концов он стал так походить на Афинскую архэ V в., что дал повод исследователям поставить вопрос о его перерождении в Афинскую архэ IV в.

Эта трансформация, равно как и практика Пелопоннесского союза, убеждает в существовании единой принципиальной линии развития, свойственной симмахиям как V, так и IV в. В любом варианте и при любых условиях она приводила к установлению господства полиса-гегемона над остальными союзниками. Период господства мог быть относительно длительным или довольно коротким, но он всегда заканчивался распадом альянса.

Организация коалиций, по существу, была попыткой соединения в рамках одной организации центробежной и центростремительной сил. По природе своей полис был замкнутой единицей и стремился сохранить эту замкнутость всеми доступными ему средствами. Одной из форм обеспечения замкнутости, автаркии можно считать борьбу за свободу, которая проходит через всю греческую историю.

Свобода (элевтерия) стала для греков альфой и омегой их жизни, отличительным признаком их типа организации общества. Она входила в число высших полисных ценностей, утрата которых представлялась для человека самым тяжелым несчастьем. Именно свобода и борьба за нее в свое время были лозунгом, сплотившим эллинов, их целью в греко-персидских войнах, когда удалось отстоять независимость как каждого отдельного полиса, так и Эллады в целом.

В дальнейшем греки часто апеллировали к элевтерии, когда речь заходила о варварах, негреках, особенно о персах. Драматурги, историки, философы, ораторы на все лады подчеркивали принципиальное отличие свободных эллинов от рабов-варваров и противопоставляли независимое греческое государство, образованное свободными гражданами, персидской деспотии, где один человек властвует над толпой рабов.

Эсхил в V в. аллегорически отразил господствовавшие настроения в той сцене своей трагедии «Персы», где Ксеркс пытается запрячь в ярмо двух женщин, олицетворявших Персию и Элладу (ст. 183-187):

Одна в наряде рабьем гордо шествует,
Покорно рот поводьям повинуется.
Зато другая вздыбилась. Руками в цепь
Сломала колесницу, сорвала ярмо
И без узды помчалась неподвластная

(Пер. А. Пиотровского).

Подобную мысль уже без всякой аллегории высказали в IV в. Аристотель в «Политике» (1259 В 9) и Исократ (IV, 151), утверждая, что «раб и варвар по природе своей — понятия тождественные», что жители персидского государства в отличие от граждан полиса «в душе низки и полны раболепного страха», «стремясь унизить себя любым способом, они преклоняются перед смертным человеком».

Полисы высоко ценили свою свободу по отношению как к внешнему миру, так и собственному, эллинскому. Каждое греческое государство гордилось своей суверенностью и требовало уважения ее другими. В юридической сфере свобода полиса оформилась как автономия, т. е. право управлять по собственным законам. В теории этот принцип всеми признавался, а на практике постоянно нарушался, особенно полисами-гегемонами, так что мелким и средним полисам приходилось вести борьбу, подчас достаточно тяжелую, за право быть автономными не только на словах, но и на деле.

Нарушение автономии зачастую служило причиной войны или поводом к ней. Так, спартанцы начали Пелопоннесскую войну под тем предлогом, что необходимо наказать афинян за то, что они устанавливают свое господство над автономными полисами. Афины не остались в долгу.

Когда после окончания Пелопоннесской войны они начали создавать новую коалицию против Лакедемона, то обвинили его в прямом нарушении независимости полисов — насаждении в них олигархии и декархий.

С реальной автономией союзников в коалициях дело обстояло неблагополучно, хотя во Втором Афинском морском союзе, например, автономия была условием образования альянса. Тем не менее она часто нарушалась. Афины навязывали партнерам свою волю не только во внешнеполитических акциях, но и в их внутренних делах. Речи Исократа показывают (VIII, 46, 134), что после проигранной взбунтовавшимся союзникам войны афинская публицистика, анализируя причины сложившейся ситуации, пришла к выводу, что Афины понесли заслуженную кару, так как обращались с полисами деспотически, нанося им обиды и облагая непомерной данью. Очевидно, подобным же образом действовала и Спарта. Мы не располагаем здесь прямыми свидетельствами, но из «Греческой истории» Ксенофонта известно, что среди обвинений, предъявлявшихся Лакедемону, тоже фигурировал упрек в нарушении суверенитета союзников.

Была и другая сторона медали. Очевидно, стремление к защите только собственных интересов, повышенные амбиции полисов по отношению к суверенитету, неумение и нежелание выйти за рамки своего мира никак не могли способствовать прочности альянсов, в их распаде были повинны и главы союзов, и их партнеры. Даже когда полисам приходилось сталкиваться с внешним врагом, они с большим трудом преодолевали автаркию. В истории греко-персидских войн можно найти немало эпизодов, связанных с предательством, заключением сепаратного мира с неприятелем, даже выступлений на стороне противника.

Спарта спокойно предала интересы эллинов, заключив выгодный для себя альянс с Персией. Афины горячо ратовали за объединение греков для похода на Восток и всячески прославляли себя как носителей истинно эллинского духа, но только потому, что претендовали на роль организатора и руководителя этого похода. Неизвестно, принимали бы они так близко к сердцу нужды соотечественников, если бы поход должен был возглавить другой полис. И наконец, как будет показано дальше, в решающий момент, когда Элладе грозило порабощение Македонией, полисы так и не смогли преодолеть автаркию и создать всеобщий оборонительный союз.

IV век был временем, когда первостепенное значение приобрела проблема контактов. В этот период шли поиски путей и средств, облегчающих государствам общение друг с другом. Благодаря войнам, союзам, постоянным переговорам о мире общение полисов стало гораздо более регулярным, возникла нужда в создании более определенных норм, предусматривающих действия в различных ситуациях — военных, мирных, торговых, дипломатических. Именно в IV в. стала оформляться правовая система, регулирующая отношения между государствами. Она в известной мере может быть названа предтечей современного международного права.

Система включала в себя взаимный обмен гражданскими правами в некоторых полисных объединениях, торговые соглашения между городами, арбитраж. Особенно быстро развивались нормы, отражающие межсоюзные связи, внутрисоюзные и связи с городами, не входящими в коалиции. Мелкие и средние полисы, которые не желали участвовать в распрях полисов-гегемонов, способствовали созданию концепции нейтралитета. Неопределенные, расплывчатые, относящиеся к области обычного права так называемые общие законы, определявшие прецеденты, ведущие к войне (casus belli), были заменены более четкими и ясными установлениями» .

Чрезвычайно возросла роль договоров, и упрочился их авторитет. Этот фактор представляется важным, так как юристы полагают, что именно договоры — один из основных источников формирования международного права. Больших успехов достигло и абстрактное право. Стали разрабатываться в юридическом аспекте такие понятия, как суверенность, единство, допустимая и недопустимая по отношению к другим государствам политика, справедливость. Не были забыты также правила дипломатического общения и, возможно, институт представительства. Существует предположение, что обычай проксении (взаимного гостеприимства) в IV в. приобрел новые функции, в которых исследователи находят черты, близкие современным консульствам. Как было показано выше, правовой категорией стал также принцип суверенитета государства.

Постоянная нужда во внешнеполитических акциях, вербовке союзников, подготовке общественного мнения к одобрению своих действий и порицанию действий противника способствовала формированию и широкому применению политической пропаганды. В описываемый период уже были выработаны ее основные штампы и создан целый арсенал средств убеждения. Пропаганда поставила себе на службу моральные и правовые категории, исторические факты, интерпретируя и обыгрывая их в нужном ракурсе. Как правило, одни и те же аргументы служили для оправдания политики одного полиса и осуждения другого.

Очень часто апеллировали к понятию справедливости, сближая ее с установившимися нормами и обычаями. Справедливо, например, помогать союзникам, заступаться за них, соблюдать заключенные договоры, не отступать от своих обещаний и т. п. Афины и Спарта сумели гибко использовать эти постулаты в своих интересах.

Спарта предъявляла Афинам обвинение в том, что те притесняли эллинов и своим высокомерием обижали малые города. Афины парировали его утверждением, что наказаны были лишь неверные союзники, нарушившие свои обязательства, сотрудничество с Афинами принесло другим городам немало выгоды и пользы. В подобных злодеяниях повинны сами спартанцы: это они процветали за счет других, не заботясь об интересах союзников, в основу своей политики положили силу, а не законы и, добившись преобладания, тут же вместо свободы наложили на Элладу двойное рабство гармостов и декархов.

Обе стороны обвиняли друг друга в разжигании братоубийственной войны и угнетении Эллады. Лакедемон ссылался на то, что он начинал военные действия не по своей инициативе, а по просьбе союзников, у которых не стало сил терпеть обиды от Афин, нагло попирающих все существующие законы. Афины же говорили, что, воюя со Спартой, меньше всего думали о собственных интересах, а были возмущены ее политикой, которая приводила к раздорам, кровопролитиям и государственным переворотам. Они чувствовали себя обязанными вмешаться и установить, наконец, мир и порядок в Греции.

Важным аргументом в споре полисов за первенство стала история. Действия того или иного государства в прошлом превращались в веское основание для объяснения и оправдания его политики в настоящем и прогнозов на будущее.

Политическая пропаганда эксплуатировала в основном события грекоперсидских войн, особенно много усилий здесь приложили афиняне. Их действительно большие заслуги в деле защиты Эллады от персов в речах ораторов приняли гиперболические размеры. Греции старались внушить, что она обязана своим спасением исключительно Афинам. Афинская публицистика снова и снова напоминала, убеждала, уговаривала, что Афины — спасители Эллады, ее освободители, благодетели. Ликург в речи «Против Леократа» писал, что предки «готовы были умереть не только за свою родину, но и за Элладу, всеобщую отчизну», что они, «рискуя собой, доставили всем эллинам общую безопасность» (104). По мнению Лисия, афиняне «своим мужеством завоевали для Эллады свободу» (II, 44).

Целью этих панегириков было требование к греческим полисам, чтобы они выразили свою благодарность в конкретной форме, а именно признания права Афин на гегемонию в Элладе и сделать их предводителями похода на Восток.

Еще одним распространенным штампом политической пропаганды стало обвинение в дружбе с Персией. Альянс с персидским царем, направленный против других полисов, считался одним из самых тяжких грехов, так как означал предательство соплеменников их исконному врагу.

Спарта упорно объясняла собственную непопулярность в Элладе персидским золотом. Ксенофонт в «Греческой истории» оставил типичный образец лакедемонской трактовки причин, побудивших полисы объединиться против Спарты. Оказывается, наиболее известные политические деятели Греции получили персидские деньги и стали везде порочить Спарту. «Когда же им удалось возбудить ненависть к Лакедемону, крупнейшие греческие государства стали объединяться друг с другом в союзы» (II, 5, 1-2).

Афины, в свою очередь, утверждали: Спарта вела войну на персидские деньги. (Любопытно, что обе стороны были правы: и Афины, и Лакедемон в борьбе за гегемонию в Элладе постоянно прибегали к финансовой поддержке Персии.) Сильный козырь Афинам дал Анталкидов мир. Афинская пропаганда не замедлила им воспользоваться, подчеркивая, что спартанцы заискивали перед варварами ради порабощения греков, что они выдали персидскому царю греческие города на малоазийском побережье, позволили ему управлять делами эллинов. Демосфен говорил, что Афины были ослаблены персидским царем с помощью лакедемонян (XV, 24).